В продолжение татаро-монгольской тематики. Ещё один кусочек из "Степные империи древней Евразии". Всегда приятнее для неспециалиста обратиться профессиональным историкам нежели самому пытаться рыться в первоисточниках.

В 728-729 гг. во время крупнейшего антиарабского восстания населения Самарканда и Бухары согдийцы обратились за помощью к кагану. Вторжение тюргешей привело на короткий срок к почти полному освобождению Согда от арабов, которые удерживали лишь Самарканд. В 730-м году арабы сумели достичь некоторых успехов, но в 731 или 732 гг. были вновь разбиты тюргешами в горах между Кешем и Самаркандом, а затем под Кермине. Лишь в конце 732 г. арабский наместник Джунейд бен Абдаллах разбил тюргешей и вошёл в Бухару.

Прошло около пяти лет после взятия Бухары, и тюргешская армия вновь появилась в верховьях Амударьи, откликнувшись на призыв осаждённого там ябгу Тохаристана (сам ябгу принадлежал к тюркской династии). В короткий срок тюргеши вытеснили из Тохаристана армию арабского наместника Асада бен Абдаллаха, но вслед за тем рассеялись мелкими отрядами по стране. Каган с небольшими силами атаковал арабов и потерпел сокрушительное поражение. Эта неудача стоила Сулуку жизни. По возвращении в Невакет (737 г.)
он был убит своим полководцем (китайцы именуют его по титулу - бага таркан). Новый арабский наместник в Хорасане, Наср бен Сейяр, в 739 г. вторгся в Семиречье, нанёс тюргешам поражение и казнил захваченного в плен их вождя Кули-чора.

Арабы прозвали Сулука Абу-Музахим (буквально " ударяющий, бодающийся") и видели в нём главную угрозу своей власти в Согде.
В годы правления омейядского халифа Хишама (724-743 гг) была сделана попытка решить дело дипломатическими средствами, обратив тюргешского кагана в ислам. Точная дада и обстятельства арабского посольства в тюргешскую ставку (одна из них была на р. Или)
неизвестны, но сохранился рассказ историка Ибн ал-Факиха (начало 10 в.) сокращённо изложенный в географическом труде Йакута
"Муджам ал-булдан":

"Посол рассказывает от этом: Я получил аудиенцию у кагана когда тот своею рукою делал седло. Каган спросил толмача: кто это?
Тот ответил: посол царя арабов. Каган спросил: мой подданный? Толмач ответил: да. Тогда он велел отвести меня в шатёр, где было много мяса, но мало хлеба. Потом он велел позвать меня и спросил: что тебе нужно? Я стал ему льстить, говоря: мой господин видит что ты находишься в заблуждении, и хочет дать тебе искренний совет - он желает тебе принять ислам. Каган спросил: а что такое ислам? Я рассказал ему о правилах, о том что ислам запрещает и что поощряет, о религиозных обязанностях и о службе богу..." (Йакут, 1937, т.1, с. 839)

В тексте Йакута здесь пропуск. В полном тексте Ибн ал-Факиха, сохранённом мешхедской рукописью, каган спрашивает: кто мусульмане? И посол отвечает, что они - жители городов, и есть среди них банщики, портные, сапожники.

"Тогда каган велел мне подождать несколько дней. Однажды каган сел на коня, и его сопровождали 10 человек, каждый из которых держал знамя. Он велел мне ехать с ними. Вскоре мы достигли окружённого рощей холма. Как только взошло солнце, от приказал одному из сопровождавших его людей развернуть своё знамя, и оно засверкало в солнечных лучах. И появились десять тысяч вооружённых всадников, которые кричали: чах! чах! И они выстроились под холмом. Их командир выехал перед царём. Один за другим все знаменосцы разворачивали свои знамёна и каждый раз под холмом выстраивалось десять тысяч всадников. И когда были развёрнуты все десять знамён, под холмом стояли сто тысяч вооружённых с ног до головы всадников.

Тогда каган приказал толмачу: скажи этому послу и пусть он передаст своему господину - среди моих воинов нет ни банщика, ни сапожника, ни портного. Если же они примут ислам и будут выполнять все его предписания, то что же они будут есть?" (цит. по
Marquart, 1920, с 289-291).

Демонстрация войск "десяти стрел" выглядела достаточно убедительно, и арабы больше не пытались склонить кагана к принятию новой веры.

Мусульманские авторы, знавшие о тюрках от участников арабских походов в Туркестан, сохранили немало живых описаний нравов и обычаев кочевников, в особенности их военных качеств. Сочинением такого рода является трактат багдадского эрудита ал-Джахиза (ум. 869 г.) Вот что он пишет об образе жизни тюрков:

" Тюрки - народ, для которых осёдлая жизнь, неподвижное состояние, длительность пребывания и нахождения в одном мест, малочисленность передвижений и перемен невыносимы. Сущность их сложения основана на движения, и нет у них предназначения к покою...Они не занимаются ремёслами, торговлей, медициной, земледелием, посадкой деревьев, строительством, проведением каналов и сбором урожая. И нет у них иных промыслов, кроме набега, грабежа, охоты, верховой езды, сражений витязей, поисков добычи и завоевания стран. Помыслы их направлены только на это, подчинены лишь этим целям и мотивам, ограничены ими и связаны только с ними. Они овладели этими делами в совершенстве и достигли в них предела. Это стало их ремеслом, торговлей, наслаждением, гордостью, предметом их разговоров и ночных бесед"

Главное оружие тюрков - лук и стрела, которыми они владеют необычайно искусно:

" Тюрок стреляет по диким животным, птицам, мишеням, людям...Он стреляет, гоня во весь опор назад и вперёд, вправо и влево, вверх и вниз. Он выпускает десять стрел прежде чем араб-хариджит положит одну стрелу на тетиву. И он скачет на своей лошади спускаясь с горы с большей скоростью чем хариджит может скакать по ровной местности. У тюрка четыре глаза - два на лице, два на затылке"

Ибн ал-Факих, описывая встречу посла халифа с каганом тюргешей, отмечает поразительную для араба деталь - каган собственными руками мастерил себе седло. Джахиз подробно развивает эту тему. Рассказывая об изготовлении меча у арабов, он перечисляет восемь-девять операций, каждую из которых выполняет особый мастер, а затем отмечает: " Подобно этому происходит изготовление седла, стрел...колчана, копья и всего оружия...А тюрок делает всё сам от начала до конца, не просит помощи у товарищей, не обращается за советом к другу. Он не ходит к мастеру, и не тревожится его отсрочками со дня на день, его лживыми обещаниями, и не думает об уплате ему вознаграждения" (Мандельштам, 1956, с.230-241).

Джахиз, конечно, не избегает утрировки в своих рассказах и сам это признаёт: "Но не каждый тюрок на земле таков, как мы его описали". Именно арабские историки и географы первыми, сравнивая тюрков со своими соотечественниками и другими известными им народами, не ограничились регистрацией политических и юридических установлений, а обратили внимание на человеческие качества, особенности психологии и характера тюрков и попытались связать эти особенности с образом жизни и жизненными устремлениями кочевников. В суждениях арабов не было пренебрежения к "варварам", столь свойственного иным источникам, их эмоциональные оценки, восхищение или осуждение, зиждились не на предвзятых установках, а на личном опыте общения в течении нескольких столетий.