Искусство - способ выражения идеи и отношения к предмету в отвлеченной форме. Это уход от бытности и стандартного понимания происходящего.
Каждая историческая эпоха сопровождалась новым веянием в искусстве, отсюда можно делать вывод, что искусство - явление социальное и может служить своеобразным симптомом, по которому явно отслеживаются веяния и проблематика отдельно взятой эпохи.
Вокруг искусства вечно возникают идеологические бури, каждый старается увидеть что-то своё и что-то новое как в эпохальном, так и в частном..., донести это до масс..
Социум и искусство?
Так ли страшен чёрт, как его малюют?
Где преувеличения, а где реальность?
Предлагаю прочитать небольшой рассказ о ПРИМИТИВИЗМЕ, как об основе. С помощью него будет легче понять, о чем я говорю и что хотела бы обсудить...
(А дальше, с вашего позволения, расскажу вам о самом стиле)
Теория примитивизма.
автор:Павел Абрамович
Глэйн проснулся от толчка. «Опоздал! –вспыхнула в его сознании тревога, - опоздал!».
Он сбросил с себя одеяло, рывком сел на край дивана и внезапно расхохотался: «Куда опоздал?.. Ха-ха!.. Я же в отпуске!.. В отпуске!.. Ха!..».
Но в следующую секунду, когда взгляд его скользнул по разбросанным на письменном столе бумагам, он мгновенно прервал свои опереточные «ха-ха» и загрустил. Да, да! Вот уже целую неделю он бьётся над разработкой теории примитивизма и… безуспешно!
«Удивительно! – Глэйн взял с тумбочки бутылку «Колы» и выпил из неё остатки. – Удивительно! Крупнейшие философы на всякие лады рассуждают о разуме, жизни, смерти, любви, Вселенной, но никто из них не запустил своих клыков в примитивизм. И это притом, что само по себе это явление всеохватывающее, пронизывающее все сферы человеческой деятельности!».
Глэйн встал с дивана, подошёл к столу и резко смахнул на пол ворох исписанных листков.
-Чёрт возьми!.. О чём эти умники думали? Они оставили без внимания то, что валялось у них под ногами, смотрело на них со всех стен, выпирало из поведения сограждан?!.. Как можно было упустить главную составляющую философии?!..
В ванной Глэйн долго всматривался в своё зеркальное отображение: заспанный, бородатый парень смотрел на него насмешливо: «Под Спинозу мылишься? Да? Мир решил удивить?!.. Тебе мало твоих опусов в журнале «Искусство с утра и до утра»? Перестань взвинчиваться! Всё проще простого: люди не замечают того, чем пользуются повседневно!.. Ах, тебе ещё и примеры! Записывай: «воздух»!.. Признайся: до этого ты о нём не помышлял. Вдыхал, выдыхал, не замечая. Ведь также?..».
-Что же получается? – Глэйн заговорил вслух, не обратив на это внимания. – Выходит примитивизм – своеобразный воздух для человечества?
-Чушь! – он вцепился руками в джунгли своей смоляной шевелюры и стал нещадно тянуть волосы вправо, влево, вверх…
Массаж освежал. Глэйновское видение проблемы обострялось.
-Эге! – он поскрёб затылок: - я просыпаюсь! Суть – в определениях! Классически – примитивизм, – упрощенный подход к сложным явлениям. Так!.. Где бумага?
Глэйн кинулся к письменному столу, схватил чистый лист и стал нетерпеливо записывать только что пришедшее ему в голову. Потом бросил ручку.
-Но кто?!.. Кто?! – заорал, окончательно проснувшийся философ так громко, что выползшие до этого из-под дивана на охоту два пожилых таракана, окаменели от страха. – Кто начертал, обозначил границу между «сложным» и «простым»?! – И, торжествуя, заключил:
-Никто!.. То, что кому-то представляется умопомрачительным, другому кажется плёвым!
На этих, сказанных Глэйном уже вполголоса, словах тараканы пришли в себя и разочаровано поводили усищами. Такое они уже как-то слышали, ничего нового! Заметивший вылазку хозяин квартиры запустил в ползущих мудрецов бутылкой из-под «колы» и, убедившись, что не попал, решил свести с ними счёты в ближайшем будущем.
-Итак, - продолжил он, вдохновляясь, - я остановился на водоразделе и утверждаю, что с этой моей точки обзора одни и те же объекты, мнения, мысли можно относить и к сложным, и к простым…
Резкий телефонный звонок прервал его гениальные выкладки. Глэйн схватил трубку.
-Хелоу!.. Это ты, Мирт?.. Сколько, сколько?.. Шесть утра?!.. Ха!.. А я и не смотрел на часы!.. Но тебе-то в такую рань, что нужно?.. Как? Прямо сейчас?.. Ты сдвинулся!.. Помощь?.. Хорошо!.. Я - молнией! Вот только оденусь!..
На тринадцатый, этаж, лифт доставил Глэйна в секунды. Дверь перед ним распахнула жена Мирта – Виктория. В шортах, в сверкающей белизной майке, с живописно растрепанными белокурыми волосами, она была сама растерянность.
-Следуйте за мной! – кивнула она гостю, - Мирт дрожит от нетерпения увидеть вас!
В мастерской художника царили яркий свет и оживление. Вокруг чего-то, что лежало на полу и Глэйн ещё не мог лицезреть, бегали, резвясь, пятилетняя Кэти и двухгодовалый Джони – дети Мирта. Сам он, в плавках, с толстенной сигарой, торчащей из синюшных, чуть прикрытых усами губ, нервно пытался урезонить расшалившуюся ребятню.
-О! – возбужденно выдохнул, приветствуя вошедшего, Мирт, - наконец-то! Вот! – он махнул рукой в сторону объекта внимания. – Дети! Да остановитесь же вы, наконец-то! Дайте пройти Глэйну! Ага, вот так. Кэти, вытри у Джони носик, да и умой его! И сама причешись! Так, так… Гляди, Глэйн!
Гость всмотрелся. Перед ним на полу лежал свеженький, похоже, только что натянутый на подрамник, холст. От его середины со сдвигом в правый верхний угол темнело… пятно.
Глэйн взирал на него, ничего не понимая. Он, было, сделал движение в сторону Мирта с намерением задать ему идиотский вопрос: «А что, собственно, я должен увидеть?», как тот, пыхнув в его сторону сигаретными отходами, быстро заговорил:
-Молчи! Молчи!.. Представляешь: я и не думал, что всё так получится!.. Просто шёл вчера… Постой, это было… Ах, да! Именно вчера в 23–55 ночи. Шёл из мастерской в спальню. И случайно… Заметь: слу-чай-но! В темноте… Да, да! В темноте! Наткнулся на банку с краской. Она упала…
-Когда я зажёг свет и увидел, что сотворилось, Глэйн, ты не представляешь: я хотел застрелиться! Эта банка с киноварью оставалась моей последней надеждой. Я её купил, чтобы покрыть рамки картин. И вот, что случилось!..
-Я встал вот здесь. Нет, - здесь, на коленки и принялся быстро, быстро сгребать краску руками в банку. А она всё растекалась и растекалась. Я её всё сгребал и сгребал. Наконец-то, я дьявольски устал, коленки сплющились и заныли, спина напряглась, как высоковольтная линия и гудела также.
-Я с трудом поднялся и, ты это себе вряд ли представишь, Глэйн, заплакал! Не улыбайся, Глэйн! И ты бы взвыл, если бы у тебя сквозь пальцы ушла в песок надежда!
-Потом я пошел в ванную и там долго, долго отмывал руки. А когда я их отмыл…
-Ты говоришь «краска»?.. Где?.. Ах, вот это на локтях? Я и не заметил. Но ты не отвлекайся на мелочи, Глэйн, ты слушай, слушай!
-И когда я их отмыл… Да, да, - рассердился Мирт, - «почти отмыл»: пусть будет по-твоему, Глэйн! Почти отмыл… Я вернулся к холсту и тут… Нет, ты посмотри, как она свалилась эта последняя банка! Смотри! Смотри!..
Глэйна охватила маленькая паника: его приятель, похоже, сдвинулся! Из-за чего? Этой жирной размазни?.. Впрочем… Он ещё раз обернулся к холсту. Киноварь расползлась по нему подобием… треугольника. Одна из его вершин, словно бы, пряталась за обрез подрамника. Фигура, казалась, укушенной за угол.
Глэйн нечто такое уже встречал на автомагистралях. В качестве предупреждающих знаков такие вот алюминиевые блины гвоздят к придорожным столбам. И, порой, хипующие сорванцы загибают у них как раз те самые углы. Дорожная полиция ловит этих проходимцев, меняет изломанные знаки на новенькие. Но всё, всё опять повторяется!.. Беда, да и только! И вот теперь…
-Ты зря разволновался, - тихо начал Глэйн и положил руку на плечо приятеля.
-Я?!.. Разволновался?! – дернулся Мирт. Да я…
«Нет, он совсем плох», - мелькнуло в голове Глэйна:
-Подожди! Подожди! – резко оборвал он Мирта, - не выдавливай на мольберт сразу всю краску! Ничего страшного не произошло! Я ушел в отпуск. Получил некую сумму и дам тебе денег на новые холст, раму, банку с киноварью!
-Ты – мне?!.. - Мирт неожиданно гордо вскинул голову и яростно сверкнул глазами:
-Ты мне обещаешь деньги?!.. Глэйн! Не смеши меня, не демонстрируй передо мной своего… своего… примитивного взгляда на вещи!
-Как?! – Глэйна отбросило от Мирта: тот, будто, читал его мысли: - Повтори! Сейчас же повтори, что ты ляпнул! Ну!..
-Я сказал, - Мирт помедлил, явно обдумывая, только что произнесенное: - Я сказал, что ты мне предлагаешь… глупое решение. Да! Вот это я и сказал! Это! Нет, ты, оказывается, ничего не понял! Ты настаиваешь на том, чтобы я ЭТО выбросил?! И взамен ЭТОГО сколотил новую раму и натянул чистенький холст!.. Хо!.. Хо!.. Хо!.. Хи!.. Хи!..
Глэйн озирался. Ему жгуче захотелось схватить какую-нибудь деревягу, прут, сковородку и бабахнуть бывшего приятеля, этого, свихнувшегося от пустяка, урода, недотепу, усатого увальня, по голове!.. Но он не находил подходящего орудия.
Между тем, Мирт понемногу отходил от хохота и его, затухающие по амплитуде «хи-хи-хи», становились похожими на икоту, объевшегося на собственных именинах. Окончательно остановив давившее его хихиканье, Мирт опять глубоко глотнул крутого сигарного дымка и, всё более успокаиваясь, проговорил:
-Глэйн, Глэйн! Ты меня прости! Вот. Вот сейчас отдышусь! Прости! У меня такое событие, такое… Мне взлететь хочется!
-На крышу нашего дома? – съязвил Глэйн.
-Нет – прямо на седьмое небо! Ты не сердись: сейчас всё объясню: вспомни, Глэйн, ту самую… чернуху…
-Какую «чернуху»? –начинал остывать и Глэйн.
-Малевича…
-«Чёрный квадрат»? – удивился Глэйн
-Умница! За эту простецкую вещицу теперь дают миллионы! Но что в ней?.. Да ерунда! Я её понял так: « мол, сколько бы человечество не рвалось к свету, всё равно оно останется в темноте!»
-Ты это считаешь наивным?
-Именно! На грани с Ар брютом…
-Искусством маргиналов, душевнобольных?..
-Как приятно с тобой, Глэйн, беседовать – ты прекрасно мыслишь! А сейчас ещё раз взгляни на то, что получилось у меня – пусть и случайно! Ну...
Глэйн достал из кармана брюк носовой платок и вытер пот со лба – он никак не мог сообразить на какую ступень ему следует сориентировать свою расшифровку этого уродливого пятна, которое, как он уже, наконец-то, сообразил, Мирт возносит на сверхвысоту.
-Положим, что у тебя вылился… гм-н… знак…
-Сэнкью!
-Близкий по форме и цвету к… дорожному предупреждающему…
-О, йес!
-Ты, что хочешь его предложить… дорожной инспекции?..
-Глэйн!!! Ты смеёшься?!.. Или ты и на самом деле в шесть утра… Нет, теперь уже в семь утра не способен вообразить нечто стоящее?..
-Хорошо, хорошо! Дай подумаю…
Платок снова заскользил по вспотевшему темени.
-Итак, этой мазней… Извини! – Этим пятном ты предупреждаешь, что… движение человечества… по пути прогресса чревато… опасностью…
-…Величайшей опасностью!
-Ах, вот даже как!
-Да. А теперь о размытости фигуры…
- Размытость… Так. Что она может символизировать? Разве что нечеткость человеческого восприятия угрозы?
-Гениально!!! А теперь самое главное, Глэйн. Тебе и только тебе, как искусствоведу я доверяю… Ты меня слышишь? Доверяю эту восхитительную трактовку нового полотна! Завтра же… Нет, нет! Уже сегодня, через часок-другой ты должен… Нет, просто обязан созвать пресс-конференцию и объявить об этом гениальном… назовём его «Красном полу треугольнике».
На этих словах Мирт взял приятеля под руку и повел его на кухню.
Хлопотавшая здесь Виктория тут же принялась разливать черный кофе. Но она не успела выставить угощение на стол, как на кухню ворвалась Кэти:
-Папа, папа! – закричала она с порога, - посмотри, что натворил Джони!
Художник рванулся к только что восставшему из «ничего» шедевру. За ним поспешили Виктория и Глэйн. В мастерской перед их взорами предстала ужасающая картина. Джони прошелся по холсту и оставил на нём следы от своих босых ножек! Оказывается, в отсутствии взрослых на ещё невысохшую краску взобрался, невесть откуда взявшийся, таракан. Заметивший его Джони влез на картину с тем, чтобы спасти бедное застрявшее животное. И вот он губительный результат!
Живописец схватил малыша на руки и направился, было, с ним в ванную, но не дошел. С ревущим, отталкивающим его, Джони, он вернулся к полотну.
-Глэйн! Миленький! Выручай! Ну, придумай что-нибудь!..
Искусствовед молчал: он стал изучать направленность мальчишеских следов – они четко прорисовались от злополучного полу пятна в нижний левый угол.
-Вот, что, - заговорил он, наконец-то, обращаясь к Мирту: – отдай своего невольного соавтора Виктории, – пусть она его отбеливает. А ты послушай, что я придумал…
Суть его выкладок была, опять-таки, и проста и хитро закручена. «Убегающие» от «полу треугольника» детские следы он стал трактовать, как «выход из опасной зоны, которое, в конце концов, найдёт… подрастающее поколение!».
-Фу – уу - у!..
…В свою холостяцкую квартиру Глэйн возвращался по лестнице. Он перепрыгивал через ступеньки и улыбался. Улыбался оттого, что утреннее происшествие добавило ещё один штрих в, разрабатываемую им, теорию примитивизма.
-В самом деле, - размышлял он вслух, - обычное пятно – по существу –грязь - удалось преобразовать в шедевр! Из простого, примитивного получилось многогранное, сложное произведение! Так атом, некогда даже выдающимися умами воспринятый, как элементарная частица, после его расщепления, оказался, почти что, Вселенной!
«Примитивны те, кто за кажущейся простотой не может вообразить возможной сложности», - заключил он, открывая двери своей квартиры.
Мои вопросы, которые я сейчас вижу: Последняя выделенная реплика - искомое заявление? Построена ли эта фраза по методу "от противного" от фразы "Жизнь не так проста, как кажется - она ещё проще"?
Интересный пассаж с разговором 2-х друзей... Особо значимые на мой взгляд слова я выделяла...
Что для вас примитивизм?
(Мне кажется, что это продолжение философии Роба - Yanni по вопросу противостояния МЫСЛИТЬ-ВИДЕТЬ)
Ответить с цитированием
Социальные закладки