ЖОРКА И ПОРТВЕЙН.

В тот год январь выдался тёплым. Мы лежали на травке, у взлётки, в ожидании вертолёта на Ереван. Солнце светило настолько не по-зимнему, что можно было загарать. Перед мной то и дело на костылях курсировал боец в камуфляже, с забинтованной ногой. Он ходил в зад и вперёд и всматривался мне в лицо. Я уж не вытерпел:
- Бана эхел, апер (Что-то случилось, браток) ?
- Я не понимаю. Смотрю, думаю, русский. Дай-ка подойду. Армянчик, что ли?
- Нет, а что?
- Да я из России. Показалось, что землячка встретил...
Жорка был зачат армянином на шабашке. Было ему тридцать лет. Батя, говорит, на заработки приезжал, под Самару. Настругал его и пропал. Одно только мать помнила, что родом Жоркин отец был из Карабаха. Он душевно рассказывал про свою жизнь. Как в комбайнах и тракторах разных марок разбирается. Из этого я сделал определённый и благородный вывод:
- В тебе, видать, гены пробудились. Решил приехать на родину предков, долг священный исполнить. Не бось, танкист?
- Не-е-ет. Что ты! Я чё, вольтанутый? - замахал он руками.
Меня это заинтриговало. Я даже приподнялся и стал внимательно разглядывать нового знакомого. Пытался угадать его психологическую сущность.
- Ну, а чего так? В технике хорошо разбираешься, а сам в пехоте?
- Какая пехота? Я чё, вольтанутый что ли? Я так, по хозяйству в казарме помогаю. Подметаю, за водой хожу.
- А ранило как? - я посмотрел на забинтованную ногу.
- Это случайно. Сурен, водила нашего командира, пистолет чистил и выстрелил. Срикошетило.
- В госпиталь летишь?
- Не-е-ет. Уже на совсем. В Россию.
- А чего тогда приезжал, если не воевать?
И тут началось самое интересное. Жорка преобразился в глазах и стал смачно рассказывать свою историю. Его глаза светились счастьем, а сам он, едва удерживаясь на костылях, сопровождал рассказ энергичной жестикуляцией.
- Я как по телевизору увидел, что с Агдамского винзавода вёдрами на халяву портвейн тащат, понял - рвать туда надо. Ехал долго: на автобусах, на попутках. Больше недели из под Самары в Карабах добирался. Все эти дни, закрываю глаза и вижу: льётся мне портвешок в тару. Потом сижу, смакую. Ну, ты ж понимаешь, о чём я!? Приехал, явился в первую же казарму, доложил, что так, мол, и так - алкаш я. Приютите, а я вам послужу честно. Человек я безобидный - по лицу видно. Взяли, место отвели, видишь, вот форму даже выдали. Полгода счастливо жил! Утром встаю, беру канистру и на дорогу выхожу. Там или на трактор, или на машину подсяду и в Агдам, на винзавод знаменитый. Портвухи - море! От запаха уже опьянеть можно. Местные брезгуют, а я черпаю себе, черпаю...Опракину в себя эдак порядочно и в обратный путь собираюсь. Приеду в казарму, налью себе чуток - тягону и подметаю, посуду мою. Так в течение дня по чуть, по чуть и почти всю канистру добью. На утро оставлю немножко - и всё. Утром встану, пропущу остаток, нет, чую башка трещит, надо ехать. Опохмеляться надо. Опять беру канистру - и на дорогу.
Жорка замолчал и с застывшей улыбкой стал смотреть куда-то вдаль.
- Ну и чего же ты уезжаешь?
- Кончился портвейн...

1994 - 1995 гг.
МИР.