Из воспоминаний Дмитрия Писаренко...

[VREZH]

ЖОРКА И ПОРТВЕЙН.

В тот год январь выдался тёплым. Мы лежали на травке, у взлётки, в ожидании вертолёта на Ереван. Солнце светило настолько не по-зимнему, что можно было загарать. Перед мной то и дело на костылях курсировал боец в камуфляже, с забинтованной ногой. Он ходил в зад и вперёд и всматривался мне в лицо. Я уж не вытерпел:
- Бана эхел, апер (Что-то случилось, браток) ?
- Я не понимаю. Смотрю, думаю, русский. Дай-ка подойду. Армянчик, что ли?
- Нет, а что?
- Да я из России. Показалось, что землячка встретил...
Жорка был зачат армянином на шабашке. Было ему тридцать лет. Батя, говорит, на заработки приезжал, под Самару. Настругал его и пропал. Одно только мать помнила, что родом Жоркин отец был из Карабаха. Он душевно рассказывал про свою жизнь. Как в комбайнах и тракторах разных марок разбирается. Из этого я сделал определённый и благородный вывод:
- В тебе, видать, гены пробудились. Решил приехать на родину предков, долг священный исполнить. Не бось, танкист?
- Не-е-ет. Что ты! Я чё, вольтанутый? - замахал он руками.
Меня это заинтриговало. Я даже приподнялся и стал внимательно разглядывать нового знакомого. Пытался угадать его психологическую сущность.
- Ну, а чего так? В технике хорошо разбираешься, а сам в пехоте?
- Какая пехота? Я чё, вольтанутый что ли? Я так, по хозяйству в казарме помогаю. Подметаю, за водой хожу.
- А ранило как? - я посмотрел на забинтованную ногу.
- Это случайно. Сурен, водила нашего командира, пистолет чистил и выстрелил. Срикошетило.
- В госпиталь летишь?
- Не-е-ет. Уже на совсем. В Россию.
- А чего тогда приезжал, если не воевать?
И тут началось самое интересное. Жорка преобразился в глазах и стал смачно рассказывать свою историю. Его глаза светились счастьем, а сам он, едва удерживаясь на костылях, сопровождал рассказ энергичной жестикуляцией.
- Я как по телевизору увидел, что с Агдамского винзавода вёдрами на халяву портвейн тащат, понял - рвать туда надо. Ехал долго: на автобусах, на попутках. Больше недели из под Самары в Карабах добирался. Все эти дни, закрываю глаза и вижу: льётся мне портвешок в тару. Потом сижу, смакую. Ну, ты ж понимаешь, о чём я!? Приехал, явился в первую же казарму, доложил, что так, мол, и так - алкаш я. Приютите, а я вам послужу честно. Человек я безобидный - по лицу видно. Взяли, место отвели, видишь, вот форму даже выдали. Полгода счастливо жил! Утром встаю, беру канистру и на дорогу выхожу. Там или на трактор, или на машину подсяду и в Агдам, на винзавод знаменитый. Портвухи - море! От запаха уже опьянеть можно. Местные брезгуют, а я черпаю себе, черпаю...Опракину в себя эдак порядочно и в обратный путь собираюсь. Приеду в казарму, налью себе чуток - тягону и подметаю, посуду мою. Так в течение дня по чуть, по чуть и почти всю канистру добью. На утро оставлю немножко - и всё. Утром встану, пропущу остаток, нет, чую башка трещит, надо ехать. Опохмеляться надо. Опять беру канистру - и на дорогу.
Жорка замолчал и с застывшей улыбкой стал смотреть куда-то вдаль.
- Ну и чего же ты уезжаешь?
- Кончился портвейн...

1994 - 1995 гг.
МИР.

[VREZH]

БАРТЕР ПО-КАРАБАХСКИ.

Он лежал на носилках у входа. Голый торс, сломанный передний зуб, короткая стрижка. Присев на корточки, с ним беседовал офицер, который накануне мне рассказывал про сбитый пулемётом самолёт. Допрос шёл на азербайджанском. Правая нога пленного как-то неестественно свисала с носилок. Сапог был разорван. Чуть выше щиколотки зияла огромная рана, в которой, как в глазницах почерневшего под солнцем убитого на телевышке, копошились черви. В нос сразу ударил запах гноя. Кость явно была перебита. Стопа держалась на мягких тканях. При этом, удивляла невозмутимость парня. Он не морщился. Спокойно отвечал на вопросы, жестикулируя руками. Взял предложенную сигарету. Закурил. Тем не менее, медсестра сделала обезболивающий укол.
- Где вы его нашли? - спросил я бойца с чёрной повязкой на голове.
- В лесу. Элен обнаружила. Слышим, кто-то кричит, зовёт на помощь. Смотрим - лежит под ветками. Его во время отступления замаскировали. Командир взял автомат и пообещал вернуться. Так он и пролежал несколько дней. Не ел, не пил. Нас увидел - побледнел. При обыске нашли пачку патронов. Побили слегка. Ведь, наверняка же стрелял в наших.
- А почему он раздетый?
- "Афганку" мы сняли, чтобы ногу прикрыть, когда в "Урал" грузили. Её по дороге ветром сдуло.
Допрос подходил к концу. Я подошёл ближе и спросил:
- Как тебя зовут?
Пленный вопросительно посмотрел на допрашивавшего офицера.
- Он не понимает по-русски. Хочешь, переведу? - предложил офицер.
Я кивнул. Его призвали три месяца назад и сразу отправили на фронт. Теймуру шёл 19-ый год. Отец - простой сельский житель. По возвращению из армии хотел стать учителем, как старший брат. До призыва он и не знал, что такое Карабах, где он находится, и кто там живёт.
- Когда я увидел армян - очень испугался. Но потом подумал: они же тоже люди и попросил воды...
Медсестра принесла тарелку каши и стакан чая. На смуглых щёках больного проступил румянец. Он даже попросил добавить сахар, за что получил лёгкий подзатыльник от разведчицы Элен:
- Смотри, уже наглеет! Ты, что думаешь на курорте?!
В коридоре госпиталя, между тем, разведчики громко спорили с главврачом. Они настаивали, чтоб хирург немедленно приступил к ампутации, но тот не соглашался. Объяснял, что материалов не хватает. Для своих они нужнее, а пленного следует везти в Степанакерт. Пусть ампутируют там. Разведчики не унимались и настаивали на операции. Такое заботливое отношение меня приятно удивило. Но старый санитар заметил моё восхищение и объяснил, что у Элен брат в плену и этого раненого мальчишку, возможно, удастся обменять на него:
- Теперь он - её собственность.

РАЗВЕДЧИЦА ЭЛЕН.

Теймура накрыли шинелью, дали листок бумаги и ручку. Слегка приподнявшись, он стал писать под диктовку письмо домой, которое должны были переслать в Азербайджан через Грузию или Россию. Я разговорился с Элен. Она была в тельняшке, хотя ещё год назад носила белый халат. Работала на "Скорой". Когда ей было два года, родители переехали в Армению из Греции. Отец - грек, но она носила материнскую, армянскую фамилию. Ей было 25, но выглядела она намного старше. Закончила ленинградский МедИн и очень хорошо говорила по-русски.
- Во время забастовок лидеры движения требовали, чтобы и врачи "Скорой помощи" прекратили работу. Но мы отказались, и тогда нас избили. Публично. Прямо на площади... Нас три сестры и четыре брата. Братья пошли воевать, а я ушла со "Скорой" и устроилась в госпитале. После гибели старшего решила отомстить, так оказалась в разведке. Трёх братьев уже нет в живых, а младший - пропал без вести. Думаю, он в плену. Надеюсь, что родители Теймура получат письмо, найдут брата и мы их обменяем.
Пленный с виду казался безобидным, но она продолжала видеть в нём врага. Рассуждала: раз у него были патроны, значит был и автомат. А раз было оружие, значит - стрелял. А раз стрелял, значит - убивал.
- Переведите ему, сейчас уши буду резать! - крикнула Элен и достала из ножен большой охотничий кинжал. Ему перевели. У мальчишки задрожала челюсть, и почти сразу потекли слёзы. Элен усмехнулась и спрятала нож.
- Ты его не жалей! - повернулась она ко мне. - Пусть говорит правду. Если умирать, то с гордостью, по мужски, а он как себя, как овца ведёт.
- Но он же совсем мальчишка...
- Такие мальчишки облили моего раненого брата бензином и заживо сожгли. Пока жива - буду мстить! Не верь, что он дома расскажет, как его тут сладким чаем поили. Клянусь, что ногу ему хирург отрежет почти у основания! Протезов таких не найти. Будет всю жизнь мучаться и помнить нашу встречу!
В послужном списке Элен это был не первый пленный. Самый титулованный "живой трофей" - Шакир. Сын одного из командиров ОМОН-а. Месяц назад его обменяли на 23 человека. Элен говорила о нём без сарказма. На допросах молчал. Заговорил только тогда, когда началась "ломка" и ему пообещали дозу. Бывали у неё и промахи. В день ГКЧП, 19 августа 1991 года, по рации вышла на вражескую волну. Разговор завязался с азербайджанским разведчиком. Поругалась и решила выяснить отношения лицом к лицу. Назначила "свидание" в нейтральной зоне, но противник оказался хитрее и взял её в плен. Смелость Элен оценили по достоинству.
- Командир по имени Али всех предупредил, чтоб ко мне не прикасались. Издевались, правда, морально. Но пальцем не тронули.
Через 15 дней её обменяли. Пережитые унижения и трагическая гибель братьев снова привели её в разведроту. Подключившийся к разговору боец с чёрной повязкой сказал, что в бою она беспощадна. В роте её даже назвали садисткой.
- Это Вовкины слова. Слышал про "Одинокого волка"? Говорит - убивайте, но не режьте. А я ему - если твои родные погибли от мук, то и ты бы так поступал. Хотя сейчас мне даже немного больно, что я дала подзатыльник этому мальчишке. Он же не на поле боя...

[VREZH]

ОЧЕРЕДЬ.

Эта картина мне запомнилась очень хорошо. Словно, блокадный Ленинград. Хоть и строк данной главе уделено не много, но этот штрих весьма важен для отражения духа блокадного города.
... Каждое утро я торопился на работу. Очень сильно торопился. Объяснялось это только тем, что исключительно рано утром можно было купить свежие газеты. Не каждый день, но всё-таки именно в газетах появлялись интервью с ключевыми фигурантами политических процессов. Из их слов можно было судить о тенденциях в политике. Смотреть телевизор, из-за энергокризиса, большинству населения удавалось нерегулярно. Газеты были основным источником информации. К тому же, утром раздавались звонки о планируемых пресс-конференциях, и надо было успеть аккредитоваться. Кстати, тогда я удивлённый присутствию на всех брифингах собкора "Независимой" Армена Ханбабяна задал ему вопрос: зачем это Вам надо, ведь Вы не агенство, а газета? Он ответил: " Надо быть в форме, старик!"
Вставать рано было нелегко. Не говорю о том, как было неуютно ложиться вечером в холодную постель. За ночь она согревалась. Психологически вылезти из под одеяла и побежать в ванную, где изо рта шёл пар - было тяжело. Но этого требовал внутренний голос. Точнее не голос, а профессиональная любознательность: что же изменилось за сутки на фронте? Умывшись из термоса, или из кастрюли, предусмотрительно, после подъёма, поставленной на керосинку, я бежал к киоску, рядом со студией и... Каждый раз видел длинную, тихую очередь. Я даже помню как пахла эта очередь. Пальто и куртки отдавали печным дымом и крепким табаком сигарет без фильтра. На Кавказе в одежде не любят яркие цвета, поэтому очередь была чёрно-серой. Как, собственно, и жизнь в Ереване в ту зиму. Снег усиливался, но очередь не уменьшалась, а наоборот - росла. Денег у людей не было, но газеты - святое. Удивительно! В республике, ставшей (как шутили в то время) полностью независимой от газа, света, горячей воды и тепла, очередь за свежими газетами была гораздо длиннее, чем очередь за жизненно важным керосином. И в отличие от очереди за топливом, очередь за информацией была намного дисциплинированней. Никто не ругался, не лез вперёд. И никто не просил, купившего свежий номер, повернуться и прочитать в слух военную сводку. Он делал это сам. Добровольно. И, счастливый, уносил домой свежий номер, как исторический экспонат...

[VREZH]

СЫН ВЗВОДА.

Настал день пересменки. Взвалив на себя походные тюки, мы готовились спуститься с высоты. Командиром сменявшего нас подразделения был седоволосый Рафик, которого я встречал на красносельском посту "крепость".
- Мы по-моему в Красносельске встречались? - подошёл я к нему.
- А я думал, что ты меня не вспомнишь.
- В бригаду, да, вступили?
- Да, как видишь. Тяжело было отряду в последнее время. Мы же патроны, гранаты на свои деньги покупали. А тут - армия. Полное обеспечение, да и семьи не голодают. Получаем зарплату - 10 000 рублей.
Я пошёл дальше, к палатке, где Артур стоял с моим рюкзаком и кофром с камерой, которую мы за все дни, проведённые на сопке, ни разу не расчехлили. Ждали боевых действий и берегли аккумуляторы.
- Дядь, закурить не найдётся, - послышался за спиной совершенно детский голос. Обращались по русски. Я повернулся и увидел перед собой курносого подростка-блондина. Молча угостил сигаретой и дал прикурить.
- Спасибо.
- Тебя как звать?
- Серёжа. Ой! Подержите, пожалуйста, - он протянул мне сигарету. - А то Рафик идёт, а мне он курить запрещает...
- А тебе сколько лет?
- Пятнадцать, - ответил он уже по-армянски.
Серёжа не соврал, хотя при подобных обстоятельствах, обычно, говорят неправду. А врать не стал потому, что уже чувствовал запах пороха. Прошлой осенью почти две недели воевал в зоне Лачинского корридора. Мне показалось, что я беседую с живым персонажем повести "Сын полка". Он стоял передо мной, пошмыгивая носом и попеременно подтягивая штаны. О своём прошлом рассказывал неохотно, всё больше фантазируя о своей будущей жизни.
- Тётя Аня, а у меня грипп прошёл, - радостно он сообщил, проходившей рядом медсестре.
- Вот и молодец. Я тебе оставлю ещё таблеток. Смотри, не пей холодную воду! - наставила на последок Аня.
В Армению Серёжа попал совершенно случайно. Решившись бежать из московского интерната, в прошлом воспитанник детского дома, он и не знал куда ехать. Только бы за пределы России, где его не могла бы настичь милицейская дубинка. Так он оказался на Курском вокзале. Познакомился со сверстником-армянином, который предложил ехать в Армению. Выбирать было не из чего. К тому же подкупала кавказская щедрость нового друга. Однако в поезде "друг" куда-то пропал. Так Серёжа в одиночестве доехал до Ленинакана, где и решил попытать счастье. Волею судьбы ему встретился ополченец Рафик.
Он не только приютил его у себя, но и пообещал усыновить, сразу же после возвращения из Карабаха.
- Ты чего не здороваешься, - обратился к Серёже Алик. - Ты ведь знаешь, я тебя как своего сына люблю.
- А я всем кивнул, когда вошёл в палатку. Только вот Рафик меня уже своим сыном считает, а я его батей.
* * *

Это было в конце февраля. А в апреле мне на одном из перекрёсков у Аскерана повстречался Дед. От него я узнал, что Рафик погиб. Его сразила снайперская пуля, попавшая прямо в глаз. Как сложилась судьба Серёжи мне до сих пор неизвестно.

[VREZH]

СЛУЧАЙ НА БАНКЕТЕ.

В марте, спикер Верховного Совета России - Руслан Хасбулатов, решил проехаться по столицам трёх закавказских республик. В Ереван его самолёт прибыл поздно вечером. В аэропорту оказались и мы, и Эдик Сахинов, который тоже работал на "Вести" от армянского Гостелерадио. Случился конфуз. Чей же репортаж возьмут "Вести"? Но ещё больше мы сконфузились позже, когда из самолёта выскочили операторы и корреспонденты из Москвы.
- Зачем же нам не дали отбой? - пожал плечами Сахинов.
- Не переживайте, - успокоила корреспондентка "Вестей" Марина Лилевялли. - Мы обощающий материал готовим. По итогам визита. А вы - событийку отработаете.
С Эдиком договорились, что работаем по ситуации: кому, что Москва закажет.
- А не взять ли нам по бутылочке коньяка и поехать в гостинцу к коллегам? - предложил оператор "Останкино" (ныне "Первый канал"), Мэлс Нерсисян.
Он работал без корреспондента. Собкор "Останкино" Владимир Назарян в те дни находился в Москве. По служебным делам.
- Хорошая мысль, - поддержал Сахинов. - Я как раз по пути живу. Могу на всех коньяк взять. Пойдёт?
- Пойдёт! Потом рассчитаемся, - подмигнул мне Мэлс.
В номере посидеть не удалось. Всего лишь перекинулись парой фраз и выпили по глотку. В дверь постучались и пригласили в банкетный зал. На ужин. На первом этаже мы стали прощаться с коллегами, но руководитель аппарата парламента - Саркис, стал настойчиво звать за стол и нас. Мэлс уехал, а мы с Эдиком перед таким соблазном не устояли. Гостиница "Армения" была одним из редких островков Еревана, где в это время был свет. За столом сидели журналисты и члены делегации. В основном чиновники среднего звена. Хасбулатова и его окружение разместили в Доме приёмов для VIP персон.
Стол впечатлял. Налили по первой, но выпить никто от принимающей стороны не предлагал. Тогда инициативу проявил кто-то из гостей. Он басистым голосом предложил поднять бокалы за Армению, за её героический народ, который несмотря на тяготы и лишения, продолжает созидать и принимает на высоком уровне своих гостей. Ура!
- Ура-аааааа! - подхватили пристутствующие и потянулись чокаться с Саркисом, который ходил с бокалом и отдавал распоряжения официантам.
- Я тоже спасибо, я тоже спасибо! - едва слышно с улыбкой отвечал он.
Пауза между первой и второй неприлично затягивалась. Но Саркис молчал. Встал второй гость:
- Друзья! Давайте ещё раз выпьем за братскую Армению, которая пережила чудовищное землетрясение, страдает от войны, но по-прежнему верна дружбе с Россией!
- Я тоже спасибо, я тоже спасибо! - повторил Саркис, выягивая руку с фужером к звенящему "букету" бокалов гостей.
Дожидаться ответного слова гости уже не стали. Дальше пошло без остановки.
- Парни, помогите, - нагнулся к нам Саркис. - С армянской сторны тут только я и вы. А я-то по русски плохо говорю...Скажите что-нибудь.
Тут мне и стало понятно, почему Саркис так настаивал на нашем присутствии. Он сам по себе парень был добродушный и я уверен, что звал нас искренне, но редко, когда журналисты бывают желанны на закулисных встречах с членами гостевых делегаций. На просьбу Саркиса Эдик кивнул головой, затушил сигарету и встал с высокоподнятой рюмкой с коньяком:
- Внимание! Вот мы, присутствующие тут армянские журналисты - Эдуард Сахинов и Дмитрий Писаренко, - Эдик указал рукой на меня.
Я слегка привстал, кивнул, но потом не смог сдержать приступ смеха. Прыснул. В след за мной засмеялись все. Сахинов тоже расплылся в улыбке, так и не закончив речь. Было очень прикольно слышать из уст раскосого бурята фразу: "Мы, присутствующие тут армянские журналисты", - после которой свою причастность к этой категории визуально обозначал ещё и белобрысый славянин.)) Марина Лилевялли чуть не упала со стула, но сигарету не уронила.
- Писаренко у нас вообще притча во языцах. Та-а-акой акцент! - сквозь смех произнесла она.

[VREZH]

ЛИРИЧЕСКИЙ МАРШ.

Доехали до Дрмбона. Здесь снова пришлось ждать попутки. В штабе в окно показали на военный "Урал", стоявший на обочине и сказали, что вскоре он пойдёт в город. Артур предложил навестить его родственников, которые после эвакуации из прифронтового села, жили где-то в глубинке Аскеранского района. Я согласился. Мы разлеглись рядом, на травке, в ожидании водителя.
- Здравствуйте, Вы из программы "Вести"? - почтительно на русском спросил подошедший шофёр.
- Да.
- Пожалуйста, садитесь в кабину.
Он даже поддержал меня за локоть. Я поблагодарил вежливого водителя по-армянски. Но после моих слов его настроение резко изменилось.
- Что-о? А я-то думал вы из Москвы! Вылезайте из кабины и залезайте назад, - раздражённо приказал он.
Удалось уговорить лишь, чтобы Артур остался впереди с камерой. Чтобы та не нароком не разбилась. Впоследствии Артур пожалел: машина была без лобового стекла и его прилично обдало пылью.
Чего только не было в кузове! И мебельная стенка, и люстры, и кресла, и....овцы с индюками. Машина шла из Кельбаджара. По-разному можно было назвать это добро. И трофеями, и награбленным. Сначала я ехал один, но по пути ко мне стали подсаживаться попутчики. Вскоре нас стало много. Были и женщины в возрасте, которые, несмотря, на свою не стройную комплекцию лихо влезали в кузов через задний борт. Всех раззадорил бодрый старичок. Он был навеселе и пытался угостить нас тутовкой.
- Сын вернулся. Живой, - радовался он.
Машину сильно трясло, и он не мог попасть из бутылки в стаканчик. А если и попадал, то при очередной кочке водка выплёскивалась. Но всё же пару глотков за здоровье его сына удалось выпить. Себя он называл 64-летним парнем.
- А это что - кельбаджарский талан? - задался он вопросом, всматриваясь в окружающие предметы. - Я вам любопытную историю расскажу. Поехал мой свояк туда холодильник присмотреть. И, представляете, нашёл свой, который в Мардакерте оставил. Турки тогда город заняли. Видимо, мародёр из Кельбаджара пришёл.
- А это точно его холодильник был? - поинтересовался кто-то из попутчиков.
- А как же! Он его по наклейке узнал. Внучка в своё время волка из мультика наклеила прямо по середине и ещё нацарапала - "Ну, погоди!".
- Был ещё один забавный случай, - подключился к беседе другой попутчик. - Сосед мой поехал за пианино. Причём, было у него уже одно. Долго искал, выбирал. В итоге нашёл. Позвал людей на помощь, чтобы вынесли из дома. Перед тем, как от пола оторвать, решил ещё под крышку заглянуть. Только её откинул, как оттуда пчёлы вылетили. Он отмахиваться стал, но одна всё-таки его ужалила. Пол лица опухло. Ну зачем, спрашивается, человеку два пианино?

[VREZH]

ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ?

Дальше в материале должна была быть политика. Договорились, что беседа с покидающим свой пост президентом НКР, Аркадием Гукасяном, состоится во время прогулки по центру Степанакерта. Разговор у меня начался с вопроса, почему он не захотел баллотироваться на третий срок?
- Нас называют непризнанной республикой. И чтобы показать миру, что мы живём и развиваемся по общепризнанным демократическим правилам, нельзя отходить от цивилизованного пути. Можно было найти лазейки в законах, изменить Конституцию, но у меня нет такого желания. Важно жить, отдавая отчёт истории...
Вопросов у меня было много. Овику передвигаться за нами, шагая спиной вперёд, было неудобно. Переодически мы прерывали съёмку, и Гукасян переходил на неформальное общение. В таком формате всегда легче уловить суть сложных геополитических проблем. В одну из таких пауз он доходчиво объяснил в каком состоянии сейчас мирные переговоры.
- Нам говорят: верните окуппированные районы (Кельбаджарский, Агдамский, Физулинский, Джабраильский, Кубатлинский и Зангеланский - авт.) и мы заморозим вопрос по Карабаху на 15 лет. То есть они на такое время готовы смирится со статусом-кво. Но гарантии у них только на словах! Эти районы вокруг Карабаха, которые мы называем поясом безопасности, сейчас и являются единственной гарантией не возобновления войны. Мы готовы их отдать, взамен на заключение окончательного мирного соглашения.
- А возможна ли вторая война?
- Думаю, что нет. Она никому не нужна. Карабаху начинать её бессмысленно, а Азербайджану не выгодно. Страна развивает нефтянную отрасль и война приведёт к оттоку инвестиций. К тому же, мы доказали, что силой нас не взять. Если Баку развяжет новую войну, то крови прольётся намного больше: стороны хорошо вооружены, и нет никаких гарантий, что она завершиться для Азербайджана победоносно и не приведёт к новым территориальным потерям.
Проходя мимо гостиницы по центральной площади Степанакерта, я заметил, что над зданием развевается флаг России. Гукасян пояснил, что гостиницу построил российский бизнесмен, выходец из Карабаха. Вообще, исторически Карабах был всегда тесно связан с Россией. Даже раньше и больше, чем сама Армения. Тут я подготовил для Гукасяна сюрприз. Якобы сюрприз. С его позволения, конечно, из отдела кадров администрации президента, мне на время съёмки предоставили трудовую книжку Гукасяна. В ней все записи - на русском. Даже самые последние. Да и сам он в 1979 году защитил диплом преподавателя русского языка. Я показал ему книжку и он с любопытством стал её листать. Сказал, что держит её впервые с ...Даже не вспомнил какого года:
- Вот запись -- освобожден от занимаемой должности в связи с избранием президентом Нагорно-Карабахской Республики. Интересно! Не ожидал такого тонкого журналистского подхода...
Речь плавно зашла о России. Ведь многие считают, что именно военная поддержка Москвы, точнее поддержка московских военных, сыграла решающую роль в успешном исходе кампании для Карабаха. Гукасян не стал опровергать это мнение, дав понять, что без моральной поддержки всё остальное - ноль. У Азербайджана тоже были союзники, но, видимо, в самом Азербайджане не было веры в них.
- Есть какие-то вещи, которые уже живут независимо от тебя, в тебе, - размышлял Гукасян за столиком открытого кафе, когда мы, продолжая съёмку, поднялись по ступенькам на террасу российской гостиницы.
- Ну, скажем, если российская сборная играет в футбол, то все мы, независимо от себя, болеем за Россию. Если, конечно, она не играет с Арменией. В Карабахе искренне радуются любому достижению, любому политическому успеху России.
Мы гуляли по центру достачно долго. Обычно президенты предстают перед своими гражданами в строгих тонах. Даже, когда одеты неофициально. Гукасян специально для интервью на прогулке оделся по форме "без галстука". Но когда мы шли, он делекатно взял меня под руку и наклонился к уху.
- Ты заметил, как прохожие косятся на мои белые брюки... )))

[VREZH]

Абсурд эпохи перемирия

Каждый раз читая, что пишут о Карабахе по ту сторону линии фронта, прихожу к однозначному выводу: перемирие лишь усугубило вражду. Бакинские СМИ навязчиво утверждают, что за армян воевали русские, и Азербайджан проиграл подкупленным подразделениям российской армии. Плодами такой многолетней пропаганды стало то, что в это искренне верят уже многие мои московские знакомые – азербайджанские интеллигенты. Не буду размышлять для чего это делается – и так понятно. Да и не мне судить. В конце концов облагораживать честь национальных ВС, потерпевших поражение, не от «армянских бандформирований», а от одной из «элитных армий мира» – дело государственной важности. Только вот получается как-то непонятно. Стараюсь читать тексты бакинских сайтов максимально непредвзято, но всё равно возникают вопросы, которые при примитивном анализе приводят к далеко нерадужным ответам для разработчиков концепции «русского следа».

Если в Баку уверены, что потерпели поражение от русских, то почему они воевали за армян лучше, чем за азербайджанцев? Ведь, в Азербайджане не оспаривают участие русских в азербайджанских вооружённых формированиях? Значит, армянская правда звучала убедительней, раз склонила русских на свою сторону. Значит, армянская внешняя политика оказалась эффективней, а воплощающие её в жизнь люди – намного грамотнее своих визави. Неужели у блокадной и почти в два раза меньшей по территории и численности населения Армении было больше возможностей нанимать бывших советских военспецов, чем у нефтеносного Азербайджана? А если в Баку утверждают о безграничных возможностях армянской диаспоры, финансировавшей войну, то это только делает честь сплочённости армян, которых во всём мире не больше, чем азербайджанцев в Азербайджане. В таком случае получается, что каждый зарубежный армянин – горячий патриот, готовый отдать последнее, чего не скажешь о соседях, их ментальности и огромной диаспоре. Вобщем, противоречиво как-то и даже абсурдно…

Дмитрий Писаренко

[VREZH]

Дмитрий Писаренко: Я покорил Арарат и побывал в культовых местах Западной Армении



Помню, как в детстве, промахиваясь по воротам, мы бежали за мячом к обрыву разданского ущелья у церкви Сурб Саргис, чтобы поймать его и продолжить матч. Но если стояла безоблачная погода, то нас невольно отвлекала красота величественного Арарата и мы, теряя скорость, уныло наблюдали, как мяч летит в «пучину» оросительного канала, а потом до позднего вечера пытались выудить его из воды, нередко доходя пешком до завода «Авиакомплекс» или Норагюха, наслаждаясь по пути видом недоступной горы...

Для меня, как и для всех уроженцев советской Армении, Арарат тогда был горой несбыточной мечты. В то, что когда-нибудь наступит время и на вершину можно будет подняться по турпутёвке, верилось меньше, чем в доступность Арарата после победы СССР в очередной мировой войне...

Прошлым летом я покорил Арарат и побывал в культовых местах Западной Армении. Оказавшись здесь впервые, долго ловил себя на мысли, что пытаюсь ощутить хоть какое-то различие между двумя Армениями - той, где всё близко и знакомо и той, отделённой и трагической землёй, о которой приходилось только читать и слышать. Я всматривался в природу, искал различия, но так и не почувствовал грань. Ни в Ване, ни в Карсе, ни в Ани и даже на вершине Арарата... Наверное, всё же потому, что на самом деле нет Западной и Восточной Армении. Есть одно неделимое - Родина.

...В Ване мы отказались от экскурсии в знаменитый кошачий питомник в пользу остановки на берегу озера. Ванская вода - нечто особенное. Окунаясь, кажется, что плывёшь в растворе соды, а когда сохнешь, тело сначала слегка пощипывает, а потом наступает ощущение, что оно смазано тонким слоем ароматного масла. Тут я вспомнил про просьбу приятеля из Еревана - привезти немного земли с Родины предков. Я наклонился и собрал горсть. Долго рассматривал её на ладони, но не ощутил вдохновения. Эта земля ни чем не отличалась от той, на которой вырос я и тот же приятель, и в которую ушли его предки из этих мест... Хмурые мысли развеял взгляд на озеро. Я решил привезти ему не землю, а воду. Живую воду из озера Ван!

Спустя десять дней ванская вода булькала в пластиковой бутылке - я размахивал руками, шагая по проспекту Маштоца в Ереване. Меня ждали родители приятеля, просившего привезти горсть западно-армянской земли. Проспект, как обычно, был многолюден. То и дело приходилось кивать и улыбаться знакомым.

- Кого я вижу! - заулыбался мужчина в солнцезащитных очках, широко раскинув руки, намекая, что хочет обняться со мной.

Это был сосед Овсеп. Наш первый дворовый фидаин. Помню, как-то раз, в мае уже мирного 96-го, у нас одновременно сработал «карабахский синдром». Мы разговаривали на улице, как вдруг сверкнула молния и раздался сильнейший гром. Не сговариваясь, прикрывая друг-друга, прыгнули вниз, к входу в ближайший подвальный магазин. Подняли головы и громко засмеялись: гром точь в точь напомнил разрыв «Града»...

Мы крепко обнялись. Овсеп рассказал, что уже много лет живёт в Марселе, а домой приехал, чтобы оформить должным образом документы во французком посольстве, продать квартиру и с концами покинуть Армению:

- Навоевался. С налоговой, женой, безысходностью... А это что у тебя? - кивнул он подбородком, протирая очки.

- Ванская вода.

- Да, ты что? Ты был там? Можно глоточек? - его большие, тёмно-зелёные глаза озарились и... мгновенно потухли после пробы.

- Можно возьму капельку, увезу с собой?

Я кивнул. Больше у нас не стало темы для разговора...

- Дима, ты? - послышался за спиной восторженный женский голос, как только я попрощался с Овсепом.

Сусанна - коллега по работе на радио в конце 80-ых. Она тоже жила неподалёку. Точнее, когда-то жила...

- Я уже давно в Китае с дочерью, зятем и внучкой. Так сложилось, там лучше...

Она тоже попросила ванской воды и мечтательно задумалась.

- Знаешь, я там очень тоскую…

Её муж был одним из первых патриотов, добровольно отправившихся создавать телевидение в Карабахе. Они уже давно не живут вместе. Он тоже давно не живёт в Ереване. Как и я. Более десяти лет покинувший квартиру, где вырос, куда привёл жену - потомственную западную армянку, благодаря которой, кстати, открыл для себя вид на Арарат из окна. Она заменила двустворчатые, деревянные рамы на пластик с низким подоконником и я, однажды, наклонившись и повернув взгляд вправо, от неожиданности вскинул брови: вдали сверкали льдом знакомые вершины.

...Родители друга меня приняли радушно. Накрыли стол. Отец вспомнил, как дед в детстве гладил его по голове, приговаривая, что эти кудряшки - словно волны их Вана. Они трепетно приняли мой подарок. Дрожащей от волнения рукой глава семейства налил воду в напёрсток и с выступившими на глазах слёзами символически пригубил. Поморщился. Но нашёлся, как обыграть содовый вкус.

- Соль земли нашей! - заметил он.

Дмитрий Писаренко - журналист. Родился и вырос в Армении. Освещал карабахскую войну, события на Южном и Северном Кавказе. Долгие годы работал в телекомпании НТВ.

Медиамакс


Подробности: http://novostink.ru/politics/38049-d...#ixzz2KCiCYJDp
Любое использование материалов допускается только при наличии гиперссылки на NovostiNK.ru

[VREZH]

ТАРЕЛКА С ВЕРМИШЕЛЬЮ.

Январь 1993-го выдалсял небывало морозным."Новогодний" газ отключили 2-го числа, и в своём очередном материале об быте в жуткий холод, я отметил: на праздничные столы армянские хозяйки подавали исключительно ХОЛОДНЫЕ БЛЮДА. Премьер-министр Хосров Арутюнян, говоря об энергетике, заявил мне в эксклюзивном интервью: "Это не кризис. Это уже катастрофа". Причём, во время съёмки в здании правительства несколько раз вырубался свет. Весь коллектив нашей студии был отправлен в отпуск за свой счёт. Работали только я, оператор Артур Апресов ("Апрескин") и директор студии, который за одно выполнял и функции водителя. Готовили только информационные материалы. На рынке директор купил генератор, работавший на бензине, позволявший приводить в работу монтажное оборудование. Движок установили в туалете, откуда удлинители тянулись в монтажку. Чаще всего гололёд не позволял директору выезжать со своего двора на машине. Чтобы выехать на улицу ему надо было преодолеть крутой подъём. Тогда мы ходили на съёмки пешком, а потом также несли кассету на телецентр, откуда отправляли в Москву по радиорелейной связи. Перегоны заказывали, как правило под эфир, поздним вечером. Идти приходилось в гору где-то час. Итак каждый день. Иногда Артур просто ночевал в студии, где в директорском кабинете стояла раскладушка.
Жители города в ту зиму повально рубили деревья в парках и скверах. На улицах прохожие везли за собой санки, чтобы собирать по пути всевозможные горючие материалы. Даже старую обувь. По статистике люди получали в сутки не более 5% электричества от нормы. В таких условиях хранить запасы урана на закрытой АЭС становилось угрожающим. Но премьер твёрдо в моём репортаже убеждал: мы остановим хлебозаводы, но АЭС не обесточим. Этот материал шёл в "Вестях", как раз в тот вечер, когда нам чудом на пару часов дали свет. Я смотрел телевизор и ужинал. Ел вермишель с томатной пастой. Отец товарища доставил самолётом из Москвы большую партию продуктов, которые в блокадной Армении были в дефиците. Мы купили по низкой цене самое универсальное - вермишель, которую можно было есть без хлеба. Практически целый ящик. Сначала мы очень радовались покупке. Но потом, когда вермишелью и пастой приходилось завтракать, обедать и ужинать - стало как-то не по себе. Помните, Фрунзика Мкртчяна в кинофильме "Одиноким предоставляется общежитие": " Утром яичница, днём яичница, - ночью омлет!"
Но то было смешно, а то что произошло со мной - грустно. Так вот сижу я, ужинаю, смотрю свой репортаж по "Вестям". И вдруг такая злоба нашла! Репортаж весь бывший Советский Союз смотрит. Вроде бы, человек я известный, а ем который день одно и тоже. Потому что не на что есть что-то другое. Денежные переводы из России уже который месяц не шли. В Москве говорили, что они исправно посылают гонорары, но до нас они не доходили. Где-то терялись. То ли в республике денежной массы не хватало, то ли эти деньги использовали для других нужд. Жить приходилось на копеечную зарплату "А1" и утешаться мыслью: для начинающего тележурналиста сейчас важнее денег стабильно появляться в эфире.
Под таким грузом мыслей в тот вечер я не выдержал. Как только закончился репортаж, резко скинул тарелку на пол и закричал на бабушку:
- Сколько можно подавать эту проклятую вермишель!
Бабушка опустилась на колени и стала собирать в тарелку разбросанные кусочки слипшейся вермишели в томате. Мне стало стыдно. По полу на четвереньках ползала 75-летняя женщина, пережившая тяжёлые двадцатые-тридцатые годы, лишения Великой Отечественной войны и живущая ныне в холоде и голоде. И у неё ещё хватало сил на утешение:
- Ничего, милый, потерпи. Всем сейчас не сладко...